Что делает ученого ученым. Как отличить подделку от научной работы?
Доклады 3-го день источниковедческой конференции
Вопросы к дискуссии:
1. Что создаёт ученого? Публикации в индексируемых журналах или его научные работы, например, монографии?
2. Как отличить подделку (fake) от научной работы? Проблема “понятности обществу” и “научности”: огромное количество научных трудов непонятно широкой публике, для кого они написаны? При обсуждении второго вопроса выступила и главный редактор «Гранита науки».
ЧТО ДЕЛАЕТ УЧЁНОГО УЧЁНЫМ?
Ph.D. Олег Мальцев — писатель, криминолог, психолог, фотограф, журналист-расследователь. Академик Украинской академии наук. Основатель и руководитель Института Памяти, руководитель “Экспедиционного корпуса”. Доктор Мальцев является автором многочисленных книг в таких областях, как прикладная история, социология, глубинная психология, философия, криминалистика, криминология. Под его руководством “Экспедиционный корпус” проводит экспедиции во многих странах мира, чтобы выяснить, на каких уровнях и как города формируют людей. Он является главным редактором нескольких рецензируемых междисциплинарных журналов.
Наверное, «что создаёт учёного» — это самый больной вопрос, который существует. Так как я человек не толерантный, то я часто возражаю против того, что считаю некомпетентным и глупым. Мы, как философы, должны понимать, что все в этом мире временно. Поэтому те требования, которые сегодня предъявляются кем-то к кому-то — человека ученым не делают. То, что сегодня происходит, больше похоже на танцы возле священного тела науки.
Оценивать человека по количеству статей в «Скопусе», с моей точки зрения, это достаточно необъективный взгляд на ученого. Но я периодически общаюсь с коллегами слышу и такие идеи. Я, честно говоря, достаточно часто заставлял себя читать скопусовские журналы и мне сложно себе представить, кто это вообще читает. Потому, что там я, честно говоря, не всегда вижу научную статью.
Но я хотел бы напомнить коллегам, наши с вами предшественники придерживались несколько иных стандартов науки. Никогда не было так, что какое-то книжное издание устанавливало стандарты в науке — для этого есть более авторитетные научные сообщества. Если вы помните, то доктор Юнг, когда защитился, у него докторская была на 40 станиц. Вероятнее всего, мы должны обращать внимание на содержание, а не на запятые, ошибки, требования к отступам от начала строки и так далее.
Я вам хочу рассказать о том, как работают старейшие европейские общества, и как создаются ученые — как это в Европе было всегда и продолжает существовать по сегодняшний день. Попасть в такое общество желательно еще на стадии студенчества. Я думаю, что примером того могло бы служить Хайдельбергское общество и прочие европейские научные общества с хорошей историей. Таким обществам 200-300 лет. В Хайдельбергском университете есть общество, которое существует с 1428 года. В такие общества приводят за руку, но это выбор человека. Я членом такого общества стал, когда был уже кандидатом наук. И я имел возможность видеть изнутри, как это происходит, и вижу по сей день, как молодой парень или девушка становится ученым, попав в среду знаменитых ученых. Представьте себе общество от 15 до 250 профессоров — безусловно, там существуют стадии становления ученого, они все описаны, прописаны, и всем понятно, какие нужно стадии пройти, чтобы стать уважаемым членом этого научного общества. И это не возможно без научного руководителя, без наставника – собственно, ментор и приводит человека в это общество. Это большая тема, об этом можно говорить бесконечно.
И поэтому, когда мы говорим о том, что кто-то в рамках какой-то университетской науки создает в своем университет требования, каким должен быть ученым, вероятнее, они на это имеют право. Но это не равно требования академического научного сообщества. Это требования всего лишь какого-то университета. И поэтому ученого можно оценивать только одним способом, по вкладу, который он сделал, то есть, какую пользу он принес обществу, своим достижением в науке. И никакие другие критерии оценки не могут быть применены ученому, по причине того, что все остальное не имеет значение. Какую пользу вы принесли обществу, так ас общество и будет оценивать.
Еще два слова относительно того, почему я скептически смотрю на индексированные журналы и «слепое» рецензирование, которое сегодня придумали разные люди. Дело в том, что я был в Голландии на конференции и видел неприятную ситуацию: вышел один врач, большой ученый в своей области, и он задал один вопрос. «Кто хочет меня отрецензировать?» Желающих в зале не нашлось. Я хотел бы посмотреть, кто бы отрецензировал профессора Интровинье, я бы посмотрел на этого человека. Я таких грандов могу назвать в мире не менее 10. Получается неприятная ситуация, когда первые лица отраслей попадают в ситуацию, когда их никто не может отрецензировать, а неприём их статей в журнал – это скандал. Если вся редколлегия хуже этого человека разбирается в проблематике, то как они могут его рецензировать? И таких случаев масса сейчас. А уже о случаях коррупции и прочих вещах, связанных с деньгами, я молчу, это не тема нашего разговора. Я на любые индексовые оценки смотрю всегда очень скептически.
Еще нужно помнить, что в американской, в европейской науке разные требования к самой науке. Поэтому это очень скользкий, деликатный и крайне важный вопрос, который мы сегодня обсуждаем.
Dr. Джеффри Брайан Уэст — физик-теоретик, бывший президент и заслуженный профессор Института Санта-Фе. Автор нескольких книг, среди которых “Масштаб. Универсальные законы роста, инноваций, устойчивости и темпов жизни организмов, городов, экономических систем и компаний”. Приглашенный профессор математики в Имперском колледже Лондона и научный сотрудник бизнес-школы Саида Оксфордского университета.
Поставленный на обсуждение вопрос я бы разбил на две подтемы:
1) Что это за личность, какие у неё ценности?
2) как учёный распознаётся обществом?
Понятие учёного весьма идеализировано обществом: наивный, с детским любопытством относительно всего вокруг: почему небо голубое, почему я умру, какова природа жизни. По мере взросления, продвижения карьеры это видение сужается, и «большие вопросы» исчезают в вакууме. Хотя нужно сохранять любознательность и стремиться к более глубокому пониманию, сохранять восхищение перед тайнами бытия и, несомненно, приверженность правде. Нужно оставаться одновременно скептичным. Как сказал Эйнштейн: «Сколько бы я ни провёл экспериментов, их недостаточно, чтобы полностью подтвердить любую мою теорию – но лишь одного хватит, чтобы разрушить её».
Также чрезвычайно важно понимать, что мы, учёные, являемся частью общества, а не просто совершаем эго-путешествие в одиночку. Мы не просто участники медиа, и важно передавать то, что мы узнали в наших экспериментах, теориях, идеях и концептах, не только внутри научного сообщества, а более широкого интеллектуального сообщества. Я думаю, что это крайне важно. И также я хотел бы вам напомнить одну знаменитую фразу ученого Исаака Ньютона: “Если я вижу дальше, то это только потому, что я стою на плечах гигантов”. Это значит, что то, что мы делаем, обязательно построено на том, что сделали другие, и мы просто часть этого процесса в понимании мира вокруг нас, мира человека, вселенной, человека на планете, человека в его городе, сообщества… и вот тут мы снова возвращаемся к сообществу. Общественный ответ на индивидуальный поиск – учёному это стоит учитывать в обязательном порядке.
И нету глупых вопросов в науке, в каждом вопросе есть своё зерно. Способность сформулировать вопрос это уже полпути к открытию. Так же, как и способность к восприятию критики (но и устойчивость к ней: кто решает, что и как вы имеете право исследовать, кто арбитр?).
Распознавать красоту научного занятия – самое, пожалуй, важное в нашей профессии. Отдача от него – огромна: по сути, лишь оно отвечает на вопрос, зачем человек живёт на земле.
То, как работает финансирование науки, основано в какой-то мере по принципу краудсорсинга: таким образом, что само сообщество, посредством процесса множественной обратной связи и своего рода почти системы свободного рынка, является идеей, что это должно привести к кому-то назначенному и кто признан полноправным, уважаемым и в некоторых случаях выдающимся ученым. И в этом явно есть недостатки, потому что совершенно очевидно, что индивидуалистами и людьми, которые нестандартно мыслят и находятся на грани, можно пренебречь, на самом деле их можно поносить. Кстати, если мы все будем придерживаться тех идеалов, которые я пытался сформулировать ранее, это было бы гораздо меньшей проблемой.
Проблема в том, что никто из нас не может соответствовать этим идеалам. Поэтому некоторыми людьми пренебрегают, их работу игнорируют. Часто или иногда эта работа признается намного позже, иногда после их смерти. И это, конечно, огромная проблема. Я подозреваю, что во многом ситуация ухудшается. Это цель толпы или многих руководителей структуры — что иронично, поскольку мы выросли, а наука, как и общество, выросла в геометрической прогрессии. И давление с целью публикации, давление с целью получения наград, получения срока в должности в университете, чтобы получить некоторое признание, стали значительно сильнее, частично потому, что все ускоряется, а частично потому, что все больше и больше людей переезжают и ресурсы на душу населения уменьшились. Это все больше и больше ведет к сужению взглядов, и я думаю, что это довольно серьезно.
Я не могу говорить про то что есть за пределами Соединенных Штатов. Но одно из любопытных явлений, которое произошло в Соединенных Штатах и которое, я бы сказал, прогрессивно развивалось в последние по крайней мере 20 лет, — это то, что по мере того, как все больше и больше администраторов, ректоров университетов, директоров национальных финансовых агентств говорят «мы больше и больше хотим расширять сферу деятельности, хотим, чтобы люди занимались междисциплинарными исследованиями, чтобы они общались, мы ищем людей “на грани”, людей с нестандартным мышлением» — тем реже это случается. Это довольно необычно.
Наверное, что вы знакомы с принципом неопределенности Гейзенберга. Вы знаете, что чем больше вы пытаетесь найти частицу, тем меньше вы знаете ее импульс. И вот оно. Чем больше вы говорите, что «мы будем более прозрачными и открытыми, и нам нужны люди, которые более склонны к размышлениям», тем меньше это происходит на самом деле и тем меньше они получают финансирования. И это весьма любопытное явление.
Разумеется, оно происходит, потому что другое явление (и оно очень деликатное), заключается в том, что федеральные агентства в Соединенных Штатах особенно старались стать более демократичными. Под этим я имею в виду следующее. Раньше, скажем, 40 лет назад решения федеральных агентств — и это было даже верно в отношении университетов, может быть, 50 или 60 лет назад — принимались гораздо более иерархично. Решение принимали отдельные лица. “Мне нравится эта работа. Мы будем финансировать это” или “Мне нравится этот человек. Мы собираемся нанять его”. И это было своего рода несколько комитетов, организаций и так далее. Наивность заключалась в мысли, что имея комитеты, привлеченные из сообщества, в случае федеральных организаций или привлеченные из университетов, это приведет к демократизации, и мы получим более честный результат. Что произошло? Это гораздо больше подтолкнуло к тому, чтобы успешные ученые были те, кто соответствует канонической парадигме в этих областях или в этих субдисциплинах.
И, к сожалению, тех, кто находится на грани, фактически вытесняют дальше, потому что в комитете обязательно, почти всегда, вы склонны принимать решения, которые являются регрессом по отношению к среднему значению, а те, кто на грани, остаются вовне.
По иронии судьбы, если у вас есть один или два мудрых человека, которые принимают решение, они часто говорят: “ну, слушайте, этот человек сумасшедший и делает безумные вещи, но это может быть действительно интересно. Давайте свяжемся с ним!” и так далее. И я думаю, что остановлюсь на этом. Между прочим, я могу привести несколько примеров из прошлого великих ученых, которые в противном случае оказались бы где то за пределами, но в конечном итоге оказались чрезвычайно успешными, даже получили Нобелевские премии, если бы не было кого-то пятьдесят лет назад кто бы сказал: “Этот человек почти не публикуется, но он делает действительно интересные вещи. Мы действительно должны рискнуть”. Поэтому я думаю, что то, что в настоящее время мы очень несклонны к риску, это часть проблемы.
Теперь, в конце доклада, я сожалею, что пытался разделить эти две вещи, потому что они явно взаимосвязаны. Это то, что определяет ученого с точки зрения личности, тех идеалов и ценностей, которыми мы дорожим, и в то же время, в определенном смысле, того, как реальность, общество и институты реагируют на это.
Dr. Афина Карацоянни — профессор медиа и коммуникации в Университете Лестера, Великобритания. Автор многочисленных междисциплинарных работ. Научный партнер исследовательских советов Великобритании и Европейской комиссии. Ее последние книги 2018 года Платформа Экономики: Риторика и Реальность «Экономики обмена».
Эта конференция заставляет меня задуматься о вопросах, которые я упускаю в постоянных наших «крысиных бегах»: добыть финансирование – написать статью – опубликовать её… Наука сегодня – высокосоревновательная среда, здесь большая конкуренция. Какую заявку утвердят, какую нет – это действительно часто зависит от её внятности, понятности тому, кто её принимает, и даже его личных предпочтений. Чтобы конкретно он был уверен, что деньги налогоплательщиков идут в нужном направлении. Удачливы те, чьи фонды мирятся с эксцентричностью научного исследования. Академическое сообщество не толерирует различие и таланты, как это было раньше – и в этом мы проигрываем.
Так что в академической среде всегда присутствует жестокая конкуренция. Раньше такого не было, я думаю, что за последние 15 лет так произошло, и это означает, что у нас стало меньше времени. Я говорю о моем собственном опыте в Великобритании, я работаю в университете в Англии. Но у меня есть коллеги в других местах, которые также имеют аналогичный опыт в американской среде, где у нас нет времени для более “медленного” получения знаний. Нам приходится работать очень быстро, и это вызывает проблему в том, как мы “маринуем”, скажем так, наши идеи, сколько времени мы уделяем этим идеям. И это может вызвать проблемы с качеством того, что мы делаем. Требуется очень упрямый человек, чтобы сопротивляться такому легкому пути, быстрому и легкому получению знаний. Я думаю, это потому, что мы стали профессиональными и получили ускорение, чего раньше не случалось. Так что, есть такая «макдональдсизация», так это назову, университета и того, как дела обстоят в данный момент: бесполезно.
Но все было не так изначально! Теперь у нас есть очень специализированный конкурентный сценарий. Но я думаю об этом так, что ученый как ученый не вошел в оборот до тех пор, пока какой-то парень не предложил это в середине 19 века. До прихода «священников» своего рода, знаете, не было никакого официального утверждения, что вы ученый, а вы — нет. Хотя открытий до этого водораздела было предостаточно, но это не была профессия в том смысле, в каком мы понимаем науку сегодня — а науку сегодня мы больше понимаем как то, что относится к медицине, физике. Например, что такое Нобелевские премии? Там только есть приз по экономике — это что-то вроде социальных наук. Таким образом, вы могли бы сказать, что кто сегодня является ученым — это гораздо более ограниченное определение. И когда вы смотрите на великих ученых всех времен, вы знаете, люди говорят об Эйнштейне, Марии Кюри, Лавлейсе, Тесле или Ньютоне, или о ком-то еще. Что действительно восхищает в этих людях, прежде всего, так это то, что они очень привязаны к конкретным типам полей, которые мы называем полями STEM, типа науки, технологий, инженерии, таких полей. Итак, люди, которые занимаются, скажем, социальными науками или другими науками, например, политическими, они не признаны как “ученые-ученые”.
Так что есть такое разграничение научного пространства и этих других ребят, которые делают больше социального программного обеспечения, которые не занимаются точной наукой, а занимаются более “мягкими” видами наук. И те, первые, кто занимаются жесткими видами наук, которые спасают нас от рака или, вы знаете, COVIDа или чего-то еще.
А ребята, занимающиеся социальными науками, присутствуют здесь как “вспомогательные средства” для разговоров об этике и прочих вещей. Я считаю это очень проблематичным. Так что я действительно недавно подумала: как насчет того, чтобы мы были ядром, а они, знаете ли, “аксессуарами”, эти «жёсткие» ученые. Таким образом, возникает проблема с тем, как финансируется научная работа и наука. Опять же, об этом упоминалось ранее. Я подумала, что это было интересно.
Для меня есть еще много интересных вещей: когда вы смотрите на конкретные личности, которые были, скажем так, гигантами в своих областях, то вы видите, что есть кое-что довольно интересное, есть в некоторых из них некое… психологическое отличие. Существует различие, в некоторых случаях является очевидной проблема психического здоровья, которая влияет на их работу. И это всегда заставляло меня думать, что когда есть что-то громкое, там есть еще нечто в тени. Часто бывают люди, которые крайне отличаются.
И то, как мы обычно обращаемся с этими людьми, заключается в том, что они не могут быть в университете. Мы не принимаем их, потому что, как сказал Джеффри, мы боимся риска столкнуться с проблемой. Или, есть большие таланты, которых нет в наших университетах, потому что мы не можем их разместить, потому что не можем заставить их мыслить как все. Мы, академические круги и ученые, мир, раньше могли что-то сделать для них, потому что они были такими талантливыми. Но теперь нет, потому что трудно управлять такими людьми. Итак, однако, у нас есть все эти дискурсы равенства, разнообразия и околоинвалидности прямо в университете. Чем больше будет дискурсов, тем больше вы увидите, что вы не можете принять этих людей, которых считают эксцентричными, или с каким-то синдромом. потому что вы не склонны к риску, потому что вам нужны более быстрые результаты, потому что у вас нет терпения для получения знаний и так далее. Так что я думаю, что это проблема.
Dr. Михаил Минаков — профессор, политический философ, редактор. Его основные философские исследования сосредоточены на человеческом опыте, социальном знании, политической системе, историческом сознании и модернизме. Главный редактор “Kennan focus Ukraine”, Институт Кеннана. Главный редактор журнала “Идеология и политика”.
Я смотрю на науку как на транскультурную интеллектуальную практику, которая включает в себя социальные и естественные науки и имеет классическую и постклассическую формы, однако её сердцевинная идентичность остаётся неизменной: приверженность правде. Античная наука была равно открыта загадкам, фактам, логике и мифологическим верованиям. Методология в текстах Демокрита легко мешалась с ритуалами, такими как «если беременная женщина станцует на земле, то она будет плодоносить лучше», причём философ объяснял это в целиком материалистическом, научном ключе. Идея универсальности требовала доли метафизики. Есть фундаментальное разделение между миром изменяющейся реальности и миром вечных неизменных идеалов, которые связаны с меняющимся миром как его причины и архетипы. Их знание и составляло изначальную науку, или «искусство мудрости».
Тысячи лет назад, от Исаака Ньютона до Склодовской-Кюри, учёные стали смотреть на мир как на единый. Естественные, точные науки изучали «жёсткие» законы природы, а социальным наукам недоставало законов и видения объединённой реальности, и они считались «мягкими», слабыми в некотором роде. Рационалисты (Декарт) и эмпириков (Бэкон) начали свою дискуссию.
В результате парадигмальной смены методов науки, от Эйнштейна и Бора до наших дней растёт специализация учёных. Постклассическая эра науки базируется на разорванном знании, а правда переменчива и нестабильна.
Чарльз Пирс предложил парадигму наличия реальных и идеальных научных сообществ, которая бы разрешила эту относительность науки. Без уверенности в незыблемости преемственности знания наука бы не имела смысла, с одной стороны. Но с другой, социология науки показывает, как быстро устаревают знания: в медицине каждые 2 года, в физике – каждые 5 лет. Дуальность науки базируется на дуальности человеческой природы как таковой. Идея «вечной правды» практикуется наравне с ограниченностью конкретных индивидов и их групп. Социальная девиация от идеала науки время от времени всё же выравнивается, что означает научный прогресс.
Настоящим учёным следует помнить о своей ограниченности и быть готовыми исправлять допущенные ранее ошибки. А правительствам – не вмешиваться в научный процесс. Если вас наградили премией, то вы действительно должны задуматься над тем, что вы сделали не так.
Prof. Максим Лепский — доктор философских наук, профессор кафедры социологии факультета социологии и управления Запорожского национального университета. Председатель исследовательского комитета социального прогнозирования Социологической ассоциации Украины. Академик Украинской академии наук.
Мы как-то задались целью посмотреть, как ученых воспринимают в обществе и в массовой культуре. Оказалось, что образован достаточно стройный ряд.
Первый образ – образ ученого-безумца, у которого в руках большая сила, полученная с помощью науки. И этот образ тиражировался, начиная от мультфильмов и заканчивая серьезными фильмами.
Второй образ – это человек, который включен в какую-то сферу, но абсолютно не адаптирован к реальной жизни. Таких персонажей много, образ быстро тиражируются людьми, когда их опрашиваешь.
Третий образ связан с культурой комиксов и массовых блокбастеров, которые сейчас запускались DC и Marvel. И в этом случае ученый –это образ Тони Старка, живущего разными жизнями. И этот аспект ученого наполнялся образами учителей и преподавания.
Более старшее поколение, которое формировалось в Советском обществе, вспомнило образы ученых-физиков, готовых пожертвовать своей жизнью для достижения результата.
Ещё — ученый, который находится в путешествии, в приключении. Этот образ восстановлен моим коллегой О.В. Мальцевым.
Шестой образ – это ученый, который, невзирая на все трудности в жизни, занимается любимым делом по призванию.
У современной молодежи образы научной деятельности во многом дискредитированы. В одно время мы пытались объяснить молодежи, что ученые обладают «супер-силой» – наукой, и спрашивали — какая у них «супер-сила»? И сейчас необходим перевод научных знаний в понятные интересные формы.
Следующая проблема, связанная с современной наукой в Украине – трансформация науки от пост-тоталитарных практик к демократическим. Поскольку утрата результативности науки часто приводила к тому, что пытались делать научную цензуру и форматировать науку к каким-то правилам. В результате нужна была уже не истина, а формы, которые связаны с научной ритуализацией.
В результате ощущение в отношении людей, управляющих наукой или регулирующих её с помощью государства, было таким пост-полицейским. То есть, дисциплинарные практики применялись в науке и создавалась военная функция. Для докторской диссертации напиши монографию и 10 статей, потом через время напиши монографию и отдельно текст и 20 статей. Создавались дополнительные барьерные функции для того, чтобы отбить желание заниматься реальным, интересным делом под названием «наука». В результате происходила селекция двух видов ученых: первый вид – конформисты, которые готовые подстраиваться под какие-то требования, второй вид – борцы и готовые бороться с любыми барьерными функциями.
И когда появились требования к журналам, связанным со Scopus и Web of Science – это была удобная форма контроля ученых, чтобы они занимались бюрократическими правилами, а не занимались реальными научными результатами, поскольку требования публикаций этих журналов включались в контракт как основной результат: не содержание работы, а форма публикации. Но это все не делает настоящего ученого, это создает поле вокруг ученого.
Ученого создает наука как событие, как чудо, как выход из повседневности. Ученого по-прежнему создают научные школы, наличие сильного учителя и такого же сильного ученика.
Следующее – это удивление и восторг перед той темой, которой ты занимаешься в науке. Поэтому наука по-прежнему остается сферой удивления, как говорил Аристотель, и сферой, которая позволяет выходить из круга повседневности, делать мир лучше. Здесь важно, как говорил профессор Джеффри Уэст, научное сообщество, та среда, в которой возможно обмен интересными идеями, и продвижение по этой среде.
В свое время профессор Минаков привёз в Запорожский национальный университет школу молодых ученых, где было много мастеров из Франции, Америки, России, хотя тогда это было не очень принято, но эта форма позволила показать демократическую подготовку, которая дает свой результат, когда есть два мэтра и молодой ученый.
Нам частенько приходится сталкиваться с так называемыми «замороженными» учеными, которые хотят навязать свои правила с помощью статуса профессора. Мы пытаемся перевести противостояние в дискуссию о содержании, поиске истины и открытии.
С профессором Скворцом нам приходилось читать большие тексты, которые присылали люди, которые к науке не имеют отношение, но нам подбрасывали это для отвлечения и переключения нашего внимания.
Поле науки –это поле результатов, открытий и поле научных достижений. А вот в какой форме они изложены – это должен быть выбор ученого, который это открытие сделал. Но эта форма должна быть доступна для научного сообщества. Только с этой позиции получается необходимость журналов и монографий, они приобретают высокое значение. Спасибо за внимание.
Ph.D. Владимир Скворец — доктор философских наук, ассоциированный профессор, заведующий кафедрой социологии Запорожского национального университета. Автор 115 научных и методических публикаций, в том числе двух монографий: “Жизнь людей как социальное явление” (2012); “Трансформация социально-исторического организма Украины: аналитика социальных процессов” (2019).
Встречаются теоретические построения, которые не связаны с источниками и, тем более, познавательной деятельностью исследователя – это имитация науки. В осмыслении проблемы научного источника необходимо выходить из роли личности исследователя как основного источника научного творчества. Мне посчастливилось попасть под влияние таких личностей, как доктор исторических наук Николай Павлович Ковальский, с чьим именем связано существование знаменитой Днепропетровской школы источниковедения, и Виталий Иванович Воловик, который создал свою научную социологическую школу. Их трудовая, научная и общественная деятельность даёт основание для выводов, что создаёт учёного. Во-первых, это результаты деятельности, зафиксированные в научных статьях и монографиях, которые содержат разработанные идеи, концепции, теории. Во-вторых, это вклад в подготовку молодых учёных, которые являются специалистами наивысшей квалификации. В-третьих, это создание собственной, научной школы. В-четвёртых – высокая результативность в решении практических проблем жизни общества. В-пятных – реальное влияние учёного на формирование мировоззрения и отношение к жизни своих учеников, аспирантов и докторантов. И последнее – значение каждого учёного определяется его отношением к науке и тем, какое место он в ней занимает.
2. КАК ОТЛИЧИТЬ ПОДДЕЛКУ (FAKE) ОТ НАУЧНОЙ РАБОТЫ?
Мальцев О.В:
Пока мы разбирали первый вопрос, я был впечатлен мнениями коллег на тему кто такой ученый и как его воспринимает общество. Что меня всегда очень удивляло, так это словосочетание «поиск финансирования» для ученого. С моей точки зрения – это ужасное безобразие, потому что меня мои учителя учили по-другому. Они учили так: если я ученый, то могу применить науку и создать любые финансы, чтобы финансировать свои исследования. Мне кажется, это потребительское отношение некоторых ученых, что им что-то должны дать – это крайне их, как ученых, дискредитирует. Ведь когда люди смотрят на человека, который называет себя ученым, они воспринимают его как волшебника! И удивляются, как этот волшебник не может сотворить волшебство и превратить свои знания в некие финансовые средства, которые могли бы профинансировать его исследование.
Если в руках человека сила науки, то проблем с финансированием не должно быть вообще. Вы знаете, я долго смотрю особенно на украинскую академическую науку, и всегда удивляюсь, насколько эти люди отличаются в двух ипостасях: какие они в университете и какие они на международной конференции, когда в линейке целая гамма грандов, которые их слушают…
Так как я часто участвую в конференциях за границей, езжу в экспедиционные поездки с исследовательской целью, то встречаюсь с разными учеными в разных точках мира. И много услышал о том, чем же все-таки занимается наука. И я не совсем согласен с некоторыми коллегами, которые тут высказались по поводу того, чем она должна заниматься. Если мы все поделим на поле известного и на поле неизвестного, то безусловно, внимание ученых должно быть сосредоточено в поле неизвестного. У нас многие люди почему-то сегодня путают преподавателя и ученого – это разные вещи. Очень многие люди считают, если человек преподает в университете, значит, он ученый. Это совершенно не так. Вы может на него хоть 200 званий навесить, хоть докторов, он как ученым не был, так им и не станет. По причине того, что ученый это человек, который разрешает поле неизвестного: с одной стороны, это работа как раз заканчивается научным открытием, и с другой стороны, он смотрит, чтобы зона известного не искажалась со временем под воздействием политических и прочих установок.
Сегодня появилось огромное количество работ вроде как научных, но на самом деле это фейки. И меня все время спрашивают: чем научная работа отличается от ненаучной? Я попытаюсь объяснить, как в свое время выдающиеся ученые, мои учителя, учили меня, чем отличается научная работа от ненаучной, и почему так. Когда я начинаю, какую-то научную работу, мне надо определиться с вертикальным научным контролем –патронажем. Я понимаю, что в момент научного исследования я как ученый могу ошибаться, у меня может сложиться неверное впечатление, и я выбираю вертикальный контроль, коллег, с кем я могу обсуждать свою текущую работу, чтобы одно мое мнение не портило научное исследование. Дискуссия возникает в ходе научного исследования. И многие люди считают, если М,А. Лепский со мной в хороших отношениях, у нас не бывает жарких дискуссий. Это совсем не так. У нас в экспедиции бывают дискуссии до 2 ночи. Как Лепский говорит – «вы мне друзья, но истина дороже».
Когда я открываю книгу и не вижу понятной методологии, а она должна быть в начале – я понимаю, что это не научная работа. Люди должны понимать, что вы использовали для того, чтобы получить результат.
Это научная логика изложения. Последовательность должна соответствовать научной логике изложения. Безусловно, подобного рода работа должна быть подвергнута научному редактированию. Для этого и существует вертикальный патронаж. После этого должны быть получена обратная связь от академического сообщества, должны быть рецензенты на эту работу, которую вы собираетесь публиковать. Потому что рецензенты — это подготовка к дискуссии относительно этой работы в обществе, это в интересах ученого, подготовиться к дискуссии заранее, прежде чем ее начали критиковать.
В результате должен получиться научный продукт. С моей точки зрения, идеальным инструментом работы ученого является монография. Потому что статья позволяет только обратить внимание на какую-то проблему, но раскрыть ее не позволяет. По сути, монография это идеальный инструмент для ученого, а статья вспомогательный инструмент для ученого. Спасибо за внимание.
Лепский М.А.:
У нас действительно было много интересных дискуссий с моим другом и коллегой О.В. Мальцевым во время экспедиций. Но вот профессор Скворец не даст мне сказать неточность, я всегда приезжал из экспедиций с массой открытий, интересный идей и совершенно с другой динамикой. И моя позиция, что исследование, с одной стороны, это четкая методология и выстроенная методика. С другой стороны, это интересная дискуссия во время исследования. Это как раз и создает настоящее поле исследования, настоящую науку.
Безусловно, мы стараемся внимательно относиться к моментам логической выстроенности, начиная от понятийного, интерпретационного, индикаторного анализа тех исследований, которые мы делаем. Но одновременно в социологии мы часто сталкиваемся с тем, что операторы, которые мы используем, могут меняться. Например, каждый социолог знает, что с социологии исследования нужна «паспортичка», где демография, профессия, возраст и так далее. И достаточно не провести перепись населения за 20 лет – и выборка исследований по стране может обладать существенной погрешностью. Но всегда самые интересные исследования – это качественные исследования. Конечно, в классической академической науке не всегда возможно обеспечить финансирование. Но эти системы мы видели, как неплохо они продуманы в Европе, в Германии, в старых известных университетах.
Потому вопрос о настоящих научных исследованиях обладает целым большим спектром проблематики, от внутреннего исследования до финансирования этих исследований. И не менее важной является проблема научного языка. Это напоминает средневековье, когда латынь знали не много людей, но современные источники были на латыни. Мы как-то обсуждали вопрос о том, что часть наших ученых очень любит англоязычные и заимствованные слова, которые только своим звучанием производит неизгладимое впечатление на аудиторию, не более. Поэтому иногда форма значительно важнее содержания, но это к науке не имеет отношение.
Я согласен с коллегами, которые высказали идею о том, что призвание науки значительно более важное и ценность более существенна, чем просто промоушен. Но, в конечном счете, все проверяется по «гамбургскому счету» – это старая история, когда в Гамбурге было кафе, где собирались борцы и вне зависимости от того, сколько у них званий и титулов, должны были показать, чего стоят, на деле.
Дарья Тарусова – журналист, главный редактор научно-популярного журнала «Гранит науки».
Здравствуйте, уважаемые учёные! Я сердечно благодарю организаторов – Европейскую академию наук Украины – за возможность участвовать в конференции и обратить внимание аудитории на вопиющий прецедент, который произошёл с Фейсбук-страницей «Гранита науки». Где, к слову, сейчас проводится прямая трансляция данной научной конференции.
«Гранит науки» зарегистрирован в Европе, в Латвии. По сути, если не для стран бывшего СНГ, то для Украины точно ему нет альтернатив именно в сегменте научно-популярных изданий. Так как конференция посвящена источникам информации, то я бы хотела вас познакомить с совершенно новым, для нас незнакомым и крайне опасным механизмом фильтрации источников, который сейчас применяется в сети интернет, в частности, на страницах Фейсбука. Отмечу, что на начало 2020 года в этой соцсети зарегистрировано почти 2,8 миллиарда человек.
Некоторое время назад мы обратили внимание, что на нашей странице, на которой сейчас более 60 тысяч подписчиков, по какой-то странной причине начала уменьшаться активность. Стало меньше лайков, комментариев. Такое впечатление, что кто-то нажал на кнопку — и журнал стал менее видимым для всех, чем раньше.
Мы стали разбираться, в чём проблема, потому что нигде в явном виде не написано, почему так может случиться. И выяснилось, что несколько материалов, которые мы размещали на странице «Гранита», каким-то странным для нас, неизвестным механизмом были помечены как «материал, который содержит ложь или частичную ложь». Так как раньше мы не сталкивались с подобным механизмом, нам стало интересно, для начала, а что общего в этих двух публикациях? И мы выяснили, что обе посвящены коронавирусной пандемии.
Первая публикация — это было видео доктора права, члена коллегий адвокатов Германии и Калифорнии: он утверждает, что организаторов COVIDа нужно отдать под трибунал и объясняет, почему, опираясь на нормы права. Эта статья, подчёркиваю, не наша, это материал, который находился в сети интернет, это практикующий адвокат, действительно человек, который занимается глубоко этой проблематикой – и внезапно такая аномалия!
Второй материал также был не наш: это было открытое письмо бельгийских врачей и медработников, которые обратились к политикам и СМИ с призывом, цитирую, «быть независимыми и критически информированными в процессе принятия решений и в применении мер, направленных на борьбу с эпидемией». Врачи просили «открытых дебатов, где будут представлены все эксперты без какой-либо цензуры». И вот, в итоге, публикация данного документа в нашем журнале «Гранит науки» тоже была помечена как «частичная ложь».
И здесь нам стало непонятно: это шутка какая-то или умышленное вредительство? И самое главное, кто присвоил себе право называть ложью экспертное мнение адвоката, который опирается на правовые нормы, или врачей, находящихся в гуще событий, связанных с COVIDом, непосредственных очевидцев. С каких это пор, вообще, появились какие-то люди, которые считают себя вправе каким-то образом оценивать, что есть ложь, а что не есть ложь?
И выяснилось, что у Фейсбука существует ряд партнёров. Ряд агентств, с которыми, вероятно,подписан контракт – мы не вдавались в юридические особенности, — которые проводят за ФБ на территории разных стран работу по фильтрации того, что такое правда, а что такое не правда. Одно из таких агентств называется VOX Ukraine.
Каково же было удивление, когда, изучив этот сайт, нам стало понятно, что уж простите – это крайне сомнительное агентство, само по себе напоминающее бодрийяровский симулякр. В штате существует 5-6 неких молодых людей, которые возомнили себя некими экспертами (кто им дал право такое, кто их назвал таковыми?), за спинами этих людей существуют некие условные авторитеты, которые являются, может быть, авторитетами где-то на своих факультетах, своих кафедрах, в своих компаниях, в определённой области, но в объёме, уж простите, страны они авторитетами точно не являются. И где-то ещё за спиной – там на сайте всё есть – существует некий Координационный совет, куда входит даже нобелевский лауреат.
Вероятнее всего, они это сделали для того, чтобы все испугались и были уверены, что всё, что напишут остальные люди из компании лауреата, всё правда. Хотя надо вспомнить, что нобелевскиелауреаты глупостей в своей жизни совершают не меньше, чем обычные люди.
И вот об этом механизме я до этого случая не знала. Считаю крайне важным доложить вам на этой конференции, которая посвящена источниковедению, и обратить внимание всех участников-учёных, на то, что если такое будет продолжаться дальше, если не возникнет механизмов противодействия подобным симуляциям, то всё, что вы делаете или пишете, завтра может выйти под лейблом «фейк» или «частичная ложь». Никто не спрашивает ваших научных выкладок, просто ставят клеймо.
Невидимая комиссия «этики и эстетики» из непонятных людей будет указывать вам, как жить и что такое хорошо, что такое плохо. Что, как вы понимаете, коренным образом противоречит всем принципам свободы слова, свободы вероисповедания, это попрание всех международных прав. То есть, по сути, это прямая угроза демократии, европейской в том числе, потому что наше издание европейское и всё равно, как видите, подверглось нападкам.
И поэтому, безусловно, мы будем проводить расследование. Уже выяснили нескольких фигур, которые стоят за этими организациями. Странным способом все эти фигуры связаны с фондом Джорджа Сороса.
Безусловно, мы предполагаем, кому это выгодно и почему именно тема коронавируса так беспокоит. Вероятнее всего, COVID должен быть страшной, смертельно опасной во всём мире болезнью, чтобы все сидели и боялись высовываться. Попытки разобраться пресекаются, вместо исследования навязывают проблему, заставляя с ней согласиться – а если кто-то не согласен, то вы распространяете фейк и ваш аккаунт должен быть удалён.
То есть, спорить или обсуждать, а главное, научно исследовать – потому что в публикациях ведь были материалы научного исследования – вам запрещено и вам не место в ФБ. Вы теперь «Джордано Бруно», и ваши труды сожгут одним простым нажатием кнопки. Если кто-то решил, что Земля плоская, то она ни в коем случае не должна вращаться.